Свой быт Сергей Михалок латает сам

В Новосибирске с единственным концертом в «Рок-Сити» побывал не самый редкий, но всегда желанный гость — группа «Ляпис Трубецкой»

Субботние встречи

Наверное, в любом городе поклонники с нетерпением ждут его хитов, а журналисты — пред- и послеконцертных встреч и бесед, которые непременно проходят весело, а порой и с неожиданностями. Вот и на этот раз ребята немало позабавили публику репликами со сцены, признавшись, к примеру, что их известные публике песни, типа «Я тебя не скоро позабуду», «Ты кинула» — это «попса, с которой надо бороться». А на пресс-конференции лидер коллектива Сергей Михалок заявил, что хиты любых популярных групп создают атмосферу «обреченности», поэтому зрители требуют от музыкантов известные песни, игнорируя все новое.

Фото «Rock City»

Общение Сергея с корреспондентом «Вечерки«» началось с ответа на вопрос последнего — почему «Ляпис Трубецкой» так редко появляется со своими клипами на ТВ?

— В одной из наших песен были такие слова: «Как всегда я был при лавэ», — ответил Сергей Михалок. — Так вот, лавэ — это деньги, и от бизнеса, посвященного клипам и раскручиванию своих новых песен, мы давно отказались. Да, у нас недавно вышла пластинка с песнями из российских сериалов. Но мы не собираемся включать эту пластинку в свою дискографию.

— Заметно, что вы интеллигентный человек, не любите хамства, но при этом уважительно относитесь к городскому фольклору, дворовой культуре — как это совмещается?

— Моя «интеллигентность» — понятие искривленное. Среди моих литературных страстей — интеллектуалы с полукриминальным, полуалкогольным налетом — Мартин Эмис, Владимир Буковский, Сергей Довлатов. Я не из рафинированных мальчиков, которые утром бежали в музыкальную школу. Я знаю, что такое двор. Мы умели за себя постоять под натиском гопоты и в тусовках возле «Пингвина«, и в других злачных местечках. Я не человек, который терпит хамство в отношении себя, и не человек, который не будет драться. Мои друзья такие же — я называл их раньше агрессивно пьющим бомондом. Это умные люди, которые без особой сложности ориентируются в культуре — театре, музыке, литературе. Но они ориентируются и в нашей стороне жизни. Дворовая культура очень важна для меня. Городской фольклор очень важен. Я не понимаю людей, которые ругают его и тянутся только к сельской аутентике. Я из поколения, которое помнит дворовые песни и знает кодекс чести — когда идешь чувиху провожать, тебя не тронут, а вот когда будешь брести назад, тут уж не обессудь… Или в школу в падлу было идти в новой обуви — надо было обязательно пошаркать ботинки друг о друга. Или круто было зажигать спички о спортивные штаны, о бедро. Каждый пацан знал, как себя вести, как разговаривать, что петь. В детстве было: «Самолет-самолет, забери меня в полет, а в полете пусто, выросла капуста». Реальная абсурдистская песенка. Глобальная такая. Потом юношеский фольклор с матом. Город жил своей жизнью, не связанной с официальной культурой, с политикой. Эти мелочи мне интересны, но я покрываю их слоем юмора и не пробую показать полукриминальную жизнь крутой и четкой. Хотя бандиты меня слушают.

— Судя по песням, вы этакий «дворовый хулиган, читающий классику». Кого из классиков вы предпочитаете?

— Очень люблю Гофмана и Довлатова. Непонятно, кого больше. Мне нравится в их текстах диффузия жизни, это некорпоративное отношение. Для меня это серьезная жизненная коммуникация. Люди не могут существовать каждый в своей формации или группе — музыкальной, классовой, религиозной. Это было бы неинтересно.

— Самый экстремальный поступок в вашей жизни?

— Я считаю, что люди, которые ищут экстрима, помимо повседневной жизни… ну, может, им слишком хорошо живется? Для меня вся жизнь — экстремальное удовольствие. Когда мне говорят, что только на роликах можно получить настоящий адреналиновый взрыв, я советую им подъехать на роликах к кинотеатру «Дружба» где-нибудь в Чижовке. Вот там будет экстрим. Я совершал поступки на грани фола. Это было связано с пьянством или юношеским нигилизмом — рассказывать не буду. Не люблю рассказывать про себя все. Не хочется превращать интервью во флюорографический снимок.

— Вы говорите, что не хотите иметь ни постоянной квартиры, ни машины. Избегаете привязанности к чему бы то ни было?

— Мне пока что это не нужно. Хотя у меня есть деньги на не самую плохую квартиру и машину и не стесняюсь в этом признаться. Это заработано, а не выиграно в лотерею. Я живу в съемных квартирах и меняю их. Это не очень удобно, но меня удовлетворяет. Хотя быта я не боюсь и решаю эту проблему на ходу. Иду в магазин «Сделай сам» и латаю хозяйство.

— Вас называют лидером креольского искусства в стране. Видите ли вы в креольстве будущее нашей нации?

— Это не тема моей диссертации — куда повернет Беларусь. Я не очень хорошо знаю историю и геополитические реалии, потому что приехал сюда в 18 лет, когда уже полностью сформировался. Я — сын военного, родился в Германии и хорошо поездил, прежде чем попасть в Минск. В начале своего пути мы пели по-белорусски. Я слушаю, как наш звукорежиссер Саша великолепно говорит на белорусском языке. Но мне он дается с трудом. В Минском университете культуры, который я закончил, преподаватели старались вбить мне родной белорусский язык в голову, и у меня было ощущение протеста, как и против любого интеллектуального насилия. Я воспитывался на русской классике с небольшими отклонениями в сторону обэриутов, Платонова и т.д. Скажу честно, много чего из белорусской литературы мне тогда не закатило. Например, юмора Тетки я абсолютно не понимаю. Я не был тронут и Максимом Богдановичем. Когда мои преподаватели белорусского в наших идейных спорах ставили Богдановича рядом с Заболоцким или Верленом, меня это потрясало. Бренд «Богданович« был мне незнаком. Я просто не знаю белорусского языка в достаточной степени, чтобы иронизировать. В русском я владею полной знаковой системой. Когда я пою »сады-стады« и «колье-оливье», все понимают, о чем речь.

— Зато из песен «Ляписа» новосибирцы почерпнули множество типичных белорусских выражений, ставших афоризмами…

— Это мой фольклор, язык улиц. Я знаю изнанку жизни. Я пьянствовал, бывал на пивниках, панковал, ездил по местечкам. На трасянке даже преступники говорят: «Мать, неси брагу, поспела!» Поэтому моя трасянка вкусная, ведь эклектика — самый вкусный элемент искусства. Трасянка — кич, несерьезный язык, язык богемы. На трасянке говорят мои друзья — Хацон, поэты, художники, театралы. Трасянка далась мне легче, чем белорусский. Я не умею иронизировать по-белорусски. Мой любимый Сергей Довлатов великолепно сказал: «Тысячи книг написаны про пользу алкоголя и ни одной — про его пользу. Зря». И это написал человек с циррозом печени.

— Выпиваете перед концертами?

— Алкоголь важен для меня. Я приветствую все, что связано с алкоголем. Мне это интересно. В моей жизни бывают разные периоды. Иногда я не хочу пить, а иногда мне нужен трезвый взгляд на реальность. Теперь уже полгода не могу пить — просто из-за работы нет времени на «стимуляцию». Для стимуляции творчества мне алкоголь не нужен. Я не пишу пьяным. Но алкоголь в свое время дал мне гамму переживаний, состояний, взглядов на жизнь. Я узнал вещи, которых не узнал бы, будь я трезвенником. Раньше очень хотелось пить, но денег не было и никто не проставлялся. Теперь и деньги есть, и каждый второй хочет мне «проставиться», но нет желания пить. Такой парадокс!

— Вы не обращаете внимания на публикации о себе в «желтой прессе»?

— Мне по фигу и еще раз по фигу! Хотя, может, это самое ценное приобретение моей жизни. Есть много апокрифов про «Ляпис Трубецкой». Сотни людей в городе Минске, прочитав местную и российскую желтую прессу, расскажут вам, как они с Михалком сидели в тюрьме, в дурдоме, пили и трахались вместе. Чистый городской фольклор. Ведь мы неотделимы от жизни, от большой тусни. Поэтому, наверное, в нашем творчестве я скорее говорю про трудолюбие, терпение и удачу, чем про талант и гениальность. Трудолюбие и удача — это вещи, которые я выработал.