О жизни и сочинениях автора самой необычной книги о Новосибирске
Город
Книг на сегодняшний день у автора две «Турачак» (название селения в Горном Алтае) и «Новосибирск». Последняя увидела свет три месяца назад и существенно отличается от всего,
Необычна книга не только содержанием, но и формой. Своей ритмической и интонационной организованностью эта проза скорее напоминает белые стихи.
Ловлю иногда себя даже на желании рифмовать, признается Игорь Шубников.
В «Новосибирске» и «Турачаке» этих своего рода сказаниях о Сибири и Алтае своя система ценностей, где Человеку отводится место в одном ряду с Птицами, Цветами и Водами. А первопричиной всего сущего становится Земля. На ней «пыжатся, возносясь в небо » города. Ее омывают реки. Ее глазами становятся горные селенья. И люди, «когда перестают быть», тоже уходят в нее:
Обе мои книги, по окончательному счету, не о городе и не о селе, хотя и о городе, и о селе обе. Обе они о землях, подлежащих Новосибирску и Турачаку, о землях между Новосибирском и Турачаком, о землях между всеми городами и селами, о землях Руси и о других остальных в сторонах от нее, говорит автор.
Со страниц «Новосибирска» город предстает с его «пеленочного начала» 1893 года, с таежной просеки, улицы Нерчинской, первых домов и первопоселенцев. Среди этих первопоселенцев большой род Мошиных, владевших здесь домами и дворами, прямых родственников Шубникова по материнской линии. Через отдельные судьбы в повествование «наведываются» ветра давних войн и революций, которые овевали наш город (мы бы сказали «врывались», но это было бы не точно, поскольку речь идет о повествовании предельно размеренном и неспешном). То вдруг мелькнет красивый и веселый мальчик Ванечка расстрелянный в Гражданскую в возрасте 19 лет то ли белыми, то ли красными. А следом и брат его, которому будет суждено дожить до ста лет и завещать похоронить себя «в белых портках с завязками на щиколотке и в белой рубахе, в нижнем белье, без верхних выходных облачений в память о всех расстрелянных сибирских его современниках ».
Впрочем, все, что происходило с городом, дела не столь и давние. «Новосибирск не стар, читаем в предисловии.
Игорь Шубников коренной новосибирец. Родился в 1937 году. По профессии врач. Писательством занялся, когда вышел на пенсию, «в отставку», как говорит он сам. До этого, сколько себя помнит, постоянно вел короткие записки, но это были заметки исключительно для личного пользования. У Василия Розанова из таких вот разрозненных заметок
Когда его спрашивают о языке его сочинений, отвечает, что «принимал для этого
Они очень простые, бесхитростные и заключаются в том, чтобы никогда не употреблять оценочных характеристик, представляя все через действие и образ. И избегать нерусских слов, их у меня нет, если и есть, то по ошибке.
Что касается литературной кухни, то:
На поток сознания не отдаюсь, я даже боюсь вдохновиться. Вдохновение уносит наплетешь невесть что, приходится тратить много сил, чтобы восстанавливать, предпочитаю сдержанное написание
Деревенька
30 лет назад Шубниковы купили дом в Горном Алтае, близ селения Турачак, в поселке Лебедской.
Персонажи «Турачака» Воин, Богдан Тихомирович, Урядник, Иркит, Сагал реальные люди, с которыми за три десятка лет жизни в своем загородном доме Шубниковы успели близко познакомиться и сдружиться. А в Еле он вывел свою жену Тамару: «Только она. Приехав из Города и поджидая лодку, опустится коленопреклонно перед рекой, руки в нее опустит, воды в ладони к лицу и губам поднесет, пригубит, лицо окропит. Только она из всех жителей летних может в любой мороз появиться здесь под Рождество, проползти по сугробам до своего дома, два дня его нагревать беспрестанной топкой и на третий отправиться обратно ».
Именно в комнате Тамары Шубниковой мы и беседуем с Игорем Владимировичем. Окна зашторены, и поэтому в комнате прохладно и сумеречно, несмотря на изнурительную жару и слепящую яркость июльского дня. С дощатого пола убрана вся краска. Здесь принято ходить босиком. На стенах пейзажи алтайского художника Александра Аперовича. В книге он выведен в главе «Дом художника»: «У него основательное столичное образование по живописному делу. Пожил в разных городах, поучаствовал в разных выставках. То, что он делает, он называет «красить», а то, что он красит, он называет «изображения», или попросту «изы» Когда Художник выходит в люди, то надевает «свое парадное» кожаные штаны с мочками, хромовые сапоги и рубашку под цвет глаз «близко к кукушкиным слезкам»
В том, что книги увидели свет и нашли своего читателя, Тамаре Шубниковой принадлежит роль далеко не последняя. Она принимала непосредственное участие в их подготовке и издании, она организовывала их презентации в Новосибирске
Особняк
В настоящее время автор работает над последней, заключительной частью своей трилогии. К «Турачаку» и «Новосибирску» скоро прибавится книга, посвященная детству, проведенному в городе Мариинске, где Шубников жил во время войны и до десятого класса. Если первые две книги имели подзаголовками «описание села» и «описание города», то последнюю он определяет как «место». Как тут не вспомнить Уильяма Фолкнера с его знаменитой сагой о Йокнапатофе «Деревенькой», «Городом» и «Особняком». Сибирскому автору, действительно, весьма симпатичен фолкнеровский мир и фолкнеровский миф. Но, говорит он, не более того: никакого прямого следования традиции и тем более подражания.
В книге «Новосибирск», в главе «Лес города», есть интересные размышления об окружающих нас деревьях, одни из которых покровительствуют человеку, и с ними ему приятно и удобно жить, другие напротив. По Шубникову получается, что более всего близки человеку береза и рябина, возле них ему особенно «защитно, спокойно и небоязно». И меж людьми, продолжает автор, «бывает так, что одно качество одного возбуждает такое качество другого, будь оба близко друг к другу, близко, чтобы говорить. Возле несуетливого невольно остепениться, не поспешать удобней во всяком случае».
Возле самого Игоря Владимировича тоже «защитно, спокойно и небоязно». И общение с ним, и его книги настраивают на вдумчивый, размеренный и неторопливый лад
В его книгах попытка уйти от суетливости обыденного бытия и от скорописи языка, которой, увы, все больше и больше начинает «болеть» наша литература. Его литературные опыты своеобразная попытка противостоять этой «скорописи», усредненной и упрощенной схеме, вернуть нас к живому слову во всей его глубине и объеме.
В этих «зеленых» сочинениях на первый план выходит то, что, примелькавшись, начинает восприниматься как само собой разумеющееся, и потому мало ценится. Земля. Которая так бесконечно хороша: «Под солнцем, под снегом и в пору цветения белых черемух ». Вот только бы люди «умели сдерживаться», и чтобы от их «рукоприкладства» она не подсыхала и не бледнела травой. И чтобы не пропадали на ней живые существа всякие