Шутки в сторону! от 14.05.2005

В жизни всегда есть место творчеству. Чтобы в этом убедиться, достаточно просто прогуляться по нашему городу. Не по Красному проспекту или набережной, а по дворам. Один такой, что в него и заходить-то не хочется, а в другом — цветники, детская площадка, скамеечки. Понятно, что это дело рук работников ударного ЖЭКа и активистов из числа жильцов, но ведь без творческого начала тут не обошлось, верно? Или кондуктор в автобусе. Один так с пассажирами обращается, будто именно они обязаны ездить по этому маршруту, а не он должен их возить. А другой (пример из жизни: на 61-м маршруте работала кондуктором такая женщина, честное слово!) и поприветствует вновь вошедших, и попрощается с выходящими, и подскажет, кому на какой транспорт сесть, чтобы доехать до нужного места. Да наш читательский конкурс — еще одно тому подтверждение: сценку увидел, случай вспомнил — улыбнулся и не стал в себе держать, а отправил в «Вечерку». Пусть и другие улыбнутся, если понравится. Короче говоря, сегодня речь о творчестве во всех его проявлениях.

Провожая в последний путь…

Эта грустная история произошла несколько лет назад в нашем проектном институте. Кое-что в ней, точнее, в некоторых стихотворных строчках, я могу напутать, но совсем немного: суть от этого не изменится. В общем, нашей сотруднице Лидии Николаевне исполнялось 55 лет, и планировалось, что ее день рождения, возможно, станет и проводами на пенсию.

Заведующий нашей мастерской созвал к себе всех мужиков, и мы стали думать, как бы поярче организовать столь торжественный день. Конечно, с ходу были предложены стенгазета, памятный адрес с автографами всех сотрудников, большой фотопортрет. Фуршет-банкет, своеобразная концертная программа из песен и мелодий, которые особенно нравились юбилярше (наши женщины расстарались и выяснили, какие конкретно ее музыкальные предпочтения). Но начальник остался все-таки не очень доволен.

— Как-то все очень уж банально, — морщил он нос. — Примерно так же мы провожали Андреича, помните?

Действительно, в позапрошлом году почти по такому же сценарию ушел на пенсию наш водитель Валерий Андреевич. Но на большее нашей фантазии чего-то не хватало.

— Поработайте мозгами, — то ли просил, то ли сердился начальник. — Вы — творческие люди или нет? Молодежь, чего вы отмалчиваетесь?

Это он уже обратился к двум нашим новичкам — выпускникам архитектурно-строительного института. И тогда один из них предложил:

— Надо придумать тосты.

Мы повеселели. Уж в чем-чем, а в тостах у нас никогда недостатка не было! Был бы повод, а они откуда-то сами берутся. В конце концов можно просто сказать: «Ну, будем!» — и выпить. И всегда было весело. Но юноша не унимался.

— Надо такие тосты придумать, чтобы в них с юмором рассказать о Лидии Николаевне, — настаивал он. — Какие-нибудь основные этапы ее деятельности. Например, когда и какой она пришла в мастерскую; какой у нее был первый проект, и как она с ним справилась или не справилась; как вышла замуж, как родила ребенка, как получила новую должность, куда ездила в командировки…

Эта идея начальнику понравилась. Он тут же назначил инициатора ответственным исполнителем, а нас всех — консультантами: мы должны были вспомнить забавные случаи, связанные с основными биографическими этапами именинницы. А шеф взялся расписать, кто какой тост будет произносить, чтобы не было задержек и длинных пауз. И еще решил, что последний тост-стихотворение должен быть проникновенным, чтобы в нем отразилась наша безмерная благодарность ей за долгие-долгие годы безупречной работы в мастерской. Инициатор-исполнитель, правда, стал отнекиваться: мол, похохмить-то я смогу (выступал даже за институтскую команду КВН), а вот насчет проникновенности и нежности…

— Сможешь-сможешь! — подбадривали мы его. — Чего тут мочь-то?!

В общем, уговорили. До торжества оставался едва ли не месяц, и парень почти каждое утро приносил свои вирши, которые, как правило, сразу утверждались или утверждались с небольшими поправками. Сочинял он, действительно, весело, остроумно.

— А как там заключительный тост? — интересовался шеф, который очень болел за реализацию собственной идеи.

— Думаю, — кисло отвечал парень. — Но что-то не очень выходит…

— Старайся! — советовал начальник и туманно обещал: — Воздастся.

Накануне дня рождения и проводов между начальником и поэтом произошел очередной короткий диалог.

— Ну как? — спросил шеф.

— Пишу, — печально ответил тот. — Заканчиваю.

— Вот и хорошо. Завтра перед началом прочтешь мне: кое-что, может быть, придется поправить. Хотя пишешь ты, конечно, складно.

Но перед началом выслушать только что рожденную в муках оду не удалось: навалилось, как всегда, много других дел — вдруг потерялся удлинитель-тройник для магнитофона и микрофона; задержали с приготовлением на заказ праздничного торта; не хватило посуды… В общем, как всегда, не хватило несколько часов для полного ажура.

— Вы хоть послушайте меня, — просил поэт, ловя в коридоре за рукав бегающего в мыле начальника.

— Позже, позже, — отмахивался тот, суетясь по каким-то неотложным организационным делам.

И в итоге он просто махнул рукой:

— Да все у тебя там хорошо должно быть. Читай так, без репетиции.

…Начало праздника удалось. Над шутками-тостами веселились все, кто не участвовал в их подготовке, включая Лидию Николаевну. И вот наступил черед заключительного аккорда, после которого, по сценарию, должно было начаться, как обычно пишут в приглашениях на вечер, «свободное общение». И поэт вышел к микрофону. Первое четверостишие оды начиналось примерно так:

Коллеги любовно и преданно поглядывали на юбиляршу, а та согласно кивала головой, вспоминая первые, самые трудные свои дни в качестве чертежника. Несовершенство стихотворения ее не очень удручало. Несколько последующих строк были такими же обобщающими, но тоже трогательными. За столом даже стихли разговоры, чтобы не мешать имениннице слушать посвященное ей стихотворение. Шеф сидел рядом с ней и горделиво нашептывал на ухо: «Моя идея!». Поэт тем временем подходил к завершению — завершению стихотворения и трудовой деятельности Лидии Николаевны, соответственно.

Юбилярша чуть вздрогнула и повернулась к шефу с легкой тревогой на лице:

— Я что-то не расслышала…

— Да неважно, — засуетился тот. — Слышимость, действительно, плохая. Давайте-ка мы с вами еще выпьем!

За столом тоже возникла некоторая неловкость: кто-то закашлялся, кто-то коротко хохотнул, но тут же прервал свой смех… Но поэт наметившегося напряжения не почувствовал. Поэт вошел в роль.

Кто-то из сидящих уронил вилку, и это был единственный звук, который раздался. Виновница торжества смотрела прямо перед собой, т. е. прямо на поэта, но по ее глазам было видно, что она его не видит. Лицо ее было бледно, губы плотно сжаты.

— Давайте еще раз выпьем за нашу… — подскочил со стула шеф, но где его голосу справиться с мощью усилителей?

Кто-то, наконец, догадался выдернуть шнур усилителя из розетки, и последняя строчка прозвучала не столь явственно, как предыдущие, но и сказанного было достаточно.

Шеф в третий раз предложил поднять тост за юбиляршу, но когда повернулся к ней, чтобы сдвинуть бокалы, Лидии Николаевны уже не было за столом. Она рыдала в женском туалете, закрывшись на крючок и не впуская к себе даже самую близкую подругу. На поэта тоже было страшно смотреть. Он не понимал происходящего. Он горделиво поглядывал по сторонам, свято веря, что это именно его проникновенное творчество так тронуло именинницу…

В общем, закончилось все плохо. Шеф подошел к доморощенному поэту и сквозь зубы спросил: «Ну что мне с тобой прикажешь делать?». А тот, так ничего и не поняв, отшутился: «Зачем мне орден? Я согласен на медаль! Или лучше — премию»… Правда ведь, остроумный малый?

Виктор Н.

Плясовая для дворняжки

Эта подлинная история произошла еще в советские времена в нашем студенческом танцевальном ансамбле.

Тогда были популярны различные конкурсы среди вузов города. Не такие помпезные, как нынешняя новосибирская «Студенческая весна», но все равно считалось престижным выйти в финал такого конкурса. А уж стать победителем…

Наш институт славился своим танцевальным коллективом и реально в очередной раз претендовал на одно из первых трех призовых мест. Но вот в день финального выступления уже в зале Дворца культуры, где он проходил, нам сообщают: вывихнул ногу один из танцоров! Известие печальное, но не смертельное: было кем его заменить. Беда в другом: этот танцор еще и залихватски свистел, когда из-за кулис во время одного танца должна была выбежать, выпрыгнуть на сцену мужская группа танцоров. Что делать?

Руководитель нашего ансамбля была женщина — она свистеть не умела. Оркестранты — все на сцене. Среди танцоров другого такого свистуна не было. А до выхода — считанные минуты! И тогда мой приятель Сережа Петров сказал: «Не бойтесь, сейчас чего-нибудь придумаю!». Он куда-то убежал, потом минут через десять вернулся, ведя за руку здоровенного парня. «Вот вам Саша, — представил он руководительнице. — Свистит — будь здоров! Вы только скажите ему, когда именно надо свистнуть».

И вот наш номер. Здоровяк Саша стоит у первой кулисы и ждет сигнала. Девушки грациозно и кокетливо танцуют на сцене, ожидая выхода парней. Пора!

Руководительница толкает Сашу в бок, и тот зачем-то высовывается из-за кулис и свистит. Но как!!! Это был не залихватский переливчатый посвист, а едва слышный, прерывистый свист, которым обычно подзывают дворняжку, чтобы бросить ей косточку!

…Наши оркестранты сбились с ритма… Парень-танцор, который должен был этаким молодцом первым выпрыгнуть на сцену с разведенными руками и удалым видом, споткнулся и буквально рухнул на пол… Девчонки просто согнулись пополам, потому что не могли сдержать смех… А громче всех смеялось жюри…

«Где ты взял этого «свистуна«?» — стали мы «наезжать» на Серегу после сорванного номера. «В коридоре, — оправдывался он. — Я его спросил: «Умеешь свистеть?». Он ответил: «Умею!». Я говорю: «За бутылку пива свистнешь?». А он: «Конечно, свистну!«… Я ему еще и пива на свои кровные купил»…

Это был первый случай за последние несколько лет, когда нам ничего не присудили…

Николай ВОХМИН

Негритянская рапсодия

Много лет назад довелось мне работать в тресте «Целинстрой» вместе с замечательным человеком и специалистом Павлом Михайловичем Ф. И ко всему прочему он был еще очень веселым человеком, который не только с интересом относился к шуткам, но и сам с успехом их «организовывал».

Когда-то он трудился на должности заместителя генерального директора по строительству на одном из крупных заводов нашего города. И случай, о котором пойдет речь, произошел как раз на строительстве общежития для этого завода.

Накануне госприемки была, как водится, организована рабочая комиссия. Поучаствовать в ней решил и сам гендиректор. Комиссия прошла по всем этажам, комнатам и служебным помещениям — что-то отметила, что-то похвалила, на что-то указала. И вот заглянул гендиректор в две последние спаренные комнаты и поручил своему заму оборудовать их под гостиницу для высоких столичных гостей или просто «нужных людей». При этом дал ЦУ:

— Надо бы эти комнаты выделить особо… Ну хотя бы покрасить стены под необычный цвет… Например, цвет молодого женского тела!

Павел Михайлович озадачился. Он заметил шефу, что в связи с преклонным своим возрастом давно уже забыл, как выглядит молодое женское тело, на что директор, усмехнувшись, ответил:

— Так уж и поверю… На худой конец, за образцом можешь обратиться к девчатам-штукатурам. Так что действуй!

Комиссия посмеялась над необычной шуткой начальства и разошлась. А Павлу Михайловичу предстояло выполнять данное ему поручение. Впрочем, справился.

И вот через неделю общежитие было полностью готово встретить государственную комиссию. В небольшом зале расставили столы и стулья. Все необходимое для фуршета было закуплено и ждало своей очереди. В коридоре томился небольшой ансамбль трубачей вместе с барабанщиком. Директор напоследок быстрым шагом прошелся по этажам. Заглянул и в гостиничный номер и… обомлел: стены обеих комнат были выкрашены лаком в черный цвет!

После минутного замешательства он оглянулся на своего зама, а тот ему невозмутимо разъяснил.

— Сделал, как было заказано: стены выкрасили под цвет молодого женского тела. А поскольку было предложено полагаться на свой вкус, то я выбрал колер «под негритянку».

В коридоре еще не принятого госкомиссией общежития запахло грозой. Свита гендиректора притихла в ожидании грома и молнии. И ошиблась. Очевидно, директор завода тоже умел ценить шутки, потому что заметил:

— Да, ты правильно тогда сказал, что уже не специалист по женским телам… Какого цвета у негритянок кожа? Не черного, а шо-ко-лад-но-го!

Впрочем, этнографические слабости зама не повлияли на решение госкомиссии, и общежитие было принято. И фуршет состоялся. Правда, Павла Михайловича заставили комнаты все-таки перекрашивать. А что поделаешь: раз начальство сказало, так надо выполнять. И он перекрасил. Правда, не в шоколадный цвет, а в голубой. Уверяет, что без всякого умысла…

Дм. КАПЕЛЮК