«И птицы щебетали воробьями»

День календаря: Всемирный день поэзии

Фото Катерины КОСТЫЛЕВОЙ

Хоть раз в жизни каждого, наверное, одолевал приступ стихосложения. Любовная лирика в 16 лет или внезапный позыв написать оду начальнику ко дню рождения, или поздравить женщин с Восьмым марта, или желание выпендриться и, уходя от жены, посвятить ей наконец стишок:

Правда, у большинства поэтический зуд проходит одновременно с юношескими прыщами. Но не у всех. Кто-то после этого становится поэтом. А кто-то — графоманом. Разница между ними неуловима и тонка. Первые могут — и пишут. Вторые — не могут, но пишут все равно. Потому что «графомания — патологическая страсть к сочинительству». (Советский энциклопедический словарь)

Эволюция графомана: от любви до геморроя

Нет, никто не сказал, что если человек отягощен этой самой «патологической страстью», то его стихи обязательно будут дурны. Но на одного единственного гения обязательно придется десять талантов, сто посредственностей и тысяча бездарей. И если собрать их в кучу, то гения в толпе просто не разглядишь. Говорят, что Пикассо физически не мог смотреть на ровную поверхность, на которой теоретически можно что-нибудь нарисовать — и сразу хватался за кисти. Судя по состоянию стен и заборов, смотреть на поверхность, на которой можно что-то нарисовать, не могут многие. С литературным творчеством примерно так же. Лев Толстой у нас один. А вот «обыкновенных», среднестатистических графоманов — массы. Они, как правило, не замахиваются на романы, специализируясь на «поэзии».

«Я чувствую, как часто трудно словами выразить мысли полет»

Приперло вдохновение… Фото Катерины КОСТЫЛЕВОЙ

Графомания отличается от поэзии примерно так же, как искусственный мед от натурального гречишного. На вкус. Вся беда в том, что о вкусах, как известно, не спорят. Но, во-первых, поэзия — это «концентрированный текст». Попытка пересказать стихотворение своими словами займет гораздо больше времени и места, чем восемь строк поэтического текста. «Бессонница. Гомер. Тугие паруса» — и уже все ясно: и время суток, и состояние лирического героя, и книги, которые он читает, и те картины, которые рождаются в уставшем сознании и заполняют собой пространство реальной жизни. «Я вам пишу, чего же боле?» — все, дальше Татьяна могла не продолжать, об ее отношении к Онегину и о ее внутренней борьбе с собой уже все понятно. Графоманские творения пересказываются влет, как правило, сводясь к фразам «Я страдаю о любви к тебе» или «Погода была хорошая». И второе. Поэзия — это то, что происходит в сознании читателя, когда он, читая, делает открытия. Хорошие стихи действуют на воображение читателя так же, как ломтик лимона на слюнную железу. Но только вместо лимона — автор, сумевший увидеть в водосточных трубах флейты и услышать, как они исполняют музыку ночи. И поделившийся этой новостью с тобой. Но кто-то услышит ноктюрн. А кто-то — рифмованные слова. А кто-то вообще ничего не услышит — ему некогда читать других, он сам творец, и имя ему — легион.

«Гений, друзья, чужим не бывает,
Он в родной стране вызревает»

В последние годы графомания у нас расцвела пышным цветом. Источников, как обычно — три.

Первое — это, конечно же, «попса». Потому что тексты звучащие воспринимаются ярче, чем тексты, напечатанные на бумаге. И можно сколько угодно кормить школьников Пушкиным и Блоком — но в качестве «образца» или «нормы» в сознании осядет не то, что читаешь (особенно из-под палки), а то, что постоянно слушаешь. Что-то вроде «и целуй меня везде, я ведь взрослая уже». Естественно, сразу понимаешь: и я так могу, чего же тут сложного-то? А ничего. Пять сантиметров для прыгуна в высоту — не планка, не маленькие — перешагнем. И напишем что-нибудь этакое:

Второе. Нет для творца, пожалуй, большей радости, чем публикация своих творений. И если раньше между графоманом и широкой публикой стояли многочисленные заслоны в лице разнообразных литконсультантов и редакторов отделов поэзии, принимавших удар на себя, то теперь открыть себя для широкой публики может каждый. Издать книжку за свой счет или опубликовать в Интернете на каком-нибудь из многочисленных поэтических серверов. И, наконец, третья, питательная среда для творцов всех мастей — это народное признание. А уж им, смею заверить, не обделен никто. У любого, самого завалященького автора обязательно найдется десяток-другой поклонников — хотя бы из числа ближайших родственников, друзей, соседей и сослуживцев. Вот лично мой знакомый недавно одностишие написал. В духе Вишневского.

Посвятил стиральной машинке. Так я ему сразу сказала, что это — гениально. Это долг каждого порядочного человека — если знакомый что-то написал, сказать, что это гениально. Иначе человек обидится, расстроится и от огорчения еще чего-нибудь наваяет «из непризнанного».

«Чем выше интеллект собою, тем стих роскошнее взойдет»

«Графоманы обыкновенные» бывают разные, но большинство из них можно отнести к одному из трех подвидов.

1. «Начинающий». Возраст и «профессиональный стаж» могут быть разными, но вот что их объединяет: познаниями по части того, что такое размер, ритм, рифма и русский язык они обладают минимальными. Характерные признаки — рифмы типа «ботинок — полуботинок», «любовь — вновь», «твоей — моей» или «люблю — могу» и огромное количество штампов (уходишь — безвозвратно, берег — заветный, кровь — бушующая или стынущая и так далее). Главное для начинающего графомана — сказать о том, что накипело, так, как получилось. Наиболее популярная тема — любовь во всех ее проявлениях и страдания по любому поводу.

Далее по убыванию следует философская лирика: о жизни и смерти, об устройстве мира, о взаимоотношении полов, размышления о природе творчества.

И на третьем месте в рейтинге стихи о войне, любви к Родине и текущих политических событиях.

Подобные поэты начинают писать в старшем школьном возрасте, но поголовное большинство годам к двадцати набирается ума и художественного вкуса — и «завязывает». Некоторые продолжают творить — но постепенно повышают свой технический уровень (способности генерировать свежие художественные образы, боюсь, научиться нельзя) и вырабатывают привычку выражаться более точно и более грамотно. Правда, для того чтобы работать над собой, надо сперва научиться видеть недостатки собственного творения — а вот с этим-то как раз проблемы. Поэтому часть графоманов так и ходит в «начинающих» до самой пенсии, а другая — следует дальше.

2. «Продвинутые». Эти о любви к Родине и неудобствах, вызванных отключениями горячей воды, не пишут. Больше рефлексируют, углубляются в себя, размышляют о жизни и помышляют о смерти…

Или так:

Словарный запас у них гораздо шире. И пользуются они им несколько более умело. Банальные словарные ляпы типа несогласованных предложений у них редки, вместо этого они генерируют перлы смысловые. Потому что продвинутые графоманы уже постигли, что «бездонные очи» — это неоригинально. И изобретают оригинальное, порой выдавая сравнения, от которых захватывает дух:

И, если графоманы первого типа в ответ на критику чаще всего говорят «при чем тут рифма, когда это от души», то второй тип уже напирает на недостаток фантазии у читателя, не способного понять глубину поэтического замысла. Глубина, как правило, такова, что для того чтобы ее понять, нужно спускаться в батискафе. Потому что если «начинающие» — говорят, то «продвинутые» — подразумевают. Но истинные рекордсмены по «подразумеванию» — графоманы эстетствующие.

3. Эстетствующий графоман высокоинтеллектуален, знает, что такое «ассонансная рифма» и погружает свои творения в контекст мировой литературы. Широко используют «экспериментальные формы», что избавляет от всякой ответственности за рифмы, ритмы, связность текста и наличие смысла. Для того чтобы понять, что они имели в виду, читателю необходимо обложиться словарями и энциклопедиями, а автору — писать к каждому стихотворению том комментариев. Особым изыском считается «игра на контрапункте» — например, писать «высоким штилем» о чем-нибудь типа акта дефекации. Вообще, физиологические мотивы у них встречаются с частотой, достойной лучшего применения.

Другие характерные черты — бравирование своим словарным запасом и использование оригинальных сравнений. Таких, что с первого раза не сразу поймешь, на что автор намекает. А может быть, и вообще не поймешь, что имелось в виду.

На самом деле основное отличие творений эстетствующих графоманов от поэзии — это то, что «странное» у поэта будит фантазию — и у читателя сами собой рождаются образы, раскручивая заложенную в тексте ассоциативную пружинку. А «странное» у графоманов порождает только ощущение непонимания. И мысли «а может, я сам дурак?». А может, кстати, так оно и есть.

«Ведь я поэт, язык народа»

Графоманы раздражают. Графоманы ловят за рукав, загоняют в угол и начинают немедленно читать свое очередное творение, требуя рецензии (положительной). Они пишут в газеты и обижаются, когда крики их души не находят отклика в душах тех, кто по идее должен был немедленно отправить это в печать. Некоторые из них уверены, что они — гении, а Нобелевскую премию дали почему-то Бродскому — и это тоже нехорошо. Но, с другой стороны, графомания все-таки одно из наиболее безобидных и безопасных психических расстройств. В ответ на оскорбление графоман не будет бить морду, а пойдет и изольет свою желчь в очередную поэму. И вены резать себе не будет — лучше напишет о том, как ему этого хочется — глядишь, и пройдет. Ведь любое творчество — мощнейший способ «слить» эмоции, в том числе и отрицательные, избежать взрыва. Недаром так популярна арт-терапия, лечение творчеством. Поэтому, наверное, лучший способ — перестать с ними бороться, учить их жизни и рекомендовать читать классиков. Все равно не поможет. Лучше их беречь, изредка издавать в специально отведенных местах и терпеливо выслушивать их новые творения, думая при этом «о своем». Ведь это так несложно! Моей маме, например, было гораздо тяжелей — ей приходилось раскладывать в доме на самых видных местах те «салфеточки», которые я вышивала в четыре года. А плохие стихи — они интерьера не портят.

Правда, в обязательном порядке ввести должность литредактора в штатное расписание поп-групп, наверное, не помешало бы. А то страшно подумать, во что превратится национальный литературный вкус лет этак через двадцать.

P.S. Процитированные произведения опубликованы на литературных сайтах, изданы «за свой счет» и позаимствованы из редакционной почты. Орфография и пунктуация соблюдены. Авторы, как я подозреваю, предпочли бы остаться неизвестными.