Чечня: война не кончилась…

Абдулла Истамулов в Чечне человек известный. Он был заместителем председателя правительства при президенте Масхадове, руководил международной приемной комитета беженцев, возглавлял отдел Госстроя РФ по Чечне. Сегодня — президент Северо-Кавказского центра стратегических исследований и развития гражданского общества. Этот центр ведет аналитическую работу, предоставляет не только информацию всем тем, кто в ней нуждается, в том числе и российским властным структурам, но и готовит конкретные рекомендации. Абдулла Истамулов один из самых серьезных экспертов по Чечне, и его точка зрения на то, что там происходит, безусловно, представляет интерес.

— О Чечне сегодня пишут много. Но хочется спросить вот о чем: насколько картина, которую рисуют средства массовой информации, соотносится с реальной?

— Они разнятся, и довольно-таки прилично. Если о первой войне писали очень много, то после второй тема практически закрыта как для иностранных, так и для российских журналистов. Те же, кто аккредитован, из Ханкалы — главной военной базы — выезжают редко. Информация подается так, как ее хотят преподнести. Самый яркий пример — то, что пишут о восстановлении Чечни.

— Есть так называемые простые вопросы — те самые, которые задают люди на улице. Один из них, например, такой: почему такой маленький регион, как Чечня, до сих пор является огромной проблемой для России?

— Люди действительно спрашивают о главном, они не считают, что война кончилась, как пишут многие СМИ. Война в Чечне не кончилась. Наоборот…

Чечня действительно небольшая территория — размеры примерно 180 на 120 километров. Горы составляют четвертую часть территории. Но было бы совершенно неправильно сравнивать размеры Российской Федерации и Чечни и на этом основании делать какие-то выводы.

Война до сих пор не кончилась, потому что этому мешают некомпетентность, казнокрадство и, самое главное, нежелание решать проблему. Вы, наверное, знаете, что постоянно озвучивается одна и та же цифра: сколько в горах скрывается боевиков.

— Что-то около двух тысяч?..

— Да, две тысячи. Но дело в том, что об этом говорят уже четыре года, и люди просто смеются: как же так, их истребляют, а количество остается тем же самым.

А кроме шуток, это означает, что часть людей все-таки уходит в горы. И это не ваххабиты, не какие-то борцы за что-то, а в большинстве своем люди, которые идут мстить за погибших родных и близких. Они уходят, потому что не видят возможности цивилизованного правосудия.

Я девять лет проработал в милиции. Знаю, бывает так, что одно дело приходится вести несколько лет. А в Чечне сейчас все делается просто: берут любого и выбивают из него нужные показания. Тот же, кто на самом деле совершил преступление, гуляет на свободе и продолжает творить беззаконие. Это не может не вызвать протест у людей.

— Понятно, что для того, чтобы были мир и спокойствие, нужно, чтобы у людей была работа и они жили в безопасности. Отсюда вывод: чем быстрее восстановить Чечню, тем скорее там нормализуется ситуация.

— Так ведь не восстанавливается абсолютно ничего. Вот показывают сюжет и говорят, что государство что-то восстановило. Но это неправда. Ни одного жилого дома в Чечне за десять лет не восстановили. А если показывают какое-то новое здание, то построено оно, скорее всего, бизнес-структурами, у которых есть деньги.

Я был начальником отдела Госстроя по Чечне — мы занимались памятниками архитектуры и градостроительным искусством. Я скажу, что наш отдел занимал первое место по России, хотя работали мы в воюющей Чечне. А все просто: если есть искреннее желание что-то изменить, то всегда можно найти хороших специалистов и делать качественную работу. Но я ушел, когда мне намекнули, что с деньгами должно быть так: останется на реальную работу всего 12–15 процентов… А что же можно на эти деньги сделать? Практически ничего. И такая ситуация повторяется везде. Честный человек так работать не будет, потому что он понимает, что списать можно деньги, но не совесть.

— Считается, что очень многое зависит от личностного фактора. Применительно к Чечне постоянно звучат две фамилии — Масхадов и Басаев.

— Конечно, роль личности велика, в том числе и в таком жестком традиционном обществе, как чеченское. Хотя надо представлять, что система жизни в Чечне отличается большой склонностью к коллективизму. У нас есть тейпы, где люди советуются, все обсуждают, а потом мысль выражают старейшины рода. Именно так принимаются решения в Чечне. Это нельзя не учитывать.

О Масхадове. Он точно находится в Чечне, а не за границей. Я, как ни странно, был одним из тех, кто сажал его в кресло президента. Я ему доверял, потому что искренне верил, что этот человек не допустит новой войны, что он человек мира. Я не то чтобы вошел в его команду, но работал с ним на протяжении семи месяцев. Однако характер его под давлением обстоятельств… Нет, давайте скажем прямо — Москва его кинула! В полном смысле этого слова. Сказали, что поддержат Масхадова в борьбе с ваххабизмом, но… И тогда он растерялся. Прямо на заседании правительства он сказал, что будет опираться на тех, кто сидел с ним в окопах. Мне все стало ясно, и после этих слов я вышел из зала и подал в отставку. Потому что я живу в Чечне и не хочу жить в Ичкерии.

— Откуда вообще происходит это название?

— Я ненавижу это название, потому что знаю, что оно обозначает. Ичкерией называлось место в Ботлихском районе Дагестана, где собирались абреки. Там было пристанище всех бандитов с большой дороги. И уже потом появилась легенда, что это были якобы борцы за свободу. Но никакие это были не борцы, а просто бандиты и жулики.

— Правда, что самым авторитетным человеком был Ахмад Кадыров?

— Мы с ним друг друга не любили. Ахмад-хаджи трижды приглашал меня в правительство, предлагал стать вице-премьером по социальному блоку, но я все три раза отказался.

Но нужно отдать должное этому человеку, потому что он многое сделал, в том числе и то, на что не был способен Аслан Масхадов. Он сказал людям, что берет ответственность на себя, и действительно старался сделать что-то ради Чечни.

— Сейчас много говорят о младшем Кадырове.

— Моя позиция такая: это очень молодой, необразованный, неопытный человек. Чтобы грамотно решать проблемы в Чечне, нужны другие люди.

— Все-таки вернемся к Масхадову. Переговоры с ним ведь невозможны.

— Масхадову нужно дать выйти из игры. Для этого на каком-то уровне с ним нужно вести переговоры, чтобы он подписался под тем, что вооруженные формирования прекращают боевые действия и начинается мирный процесс. Сам Масхадов с этого момента уходит, извиняется перед народом и говорит, что он не смог и поэтому должен уйти. Это заявление Масхадова должны подписать главы родов, и тогда те, кто не сложит оружие, — это, действительно, бандиты, и они автоматически лишаются поддержки, даже со стороны собственных родственников. А это в Чечне очень важно. Если бы сделали то, о чем я сейчас сказал, то, даю слово, через полгода никаких бандитов не было бы.

— Но появилась новая фигура — Алу Алханов. Что изменится?

— Есть аналитическая записка по Чечне, и есть в ней вариант пятый, в котором говорится о техническом президенте. Так и будет, и лично Алханов ничего не решает.

— Но как-то ведь нужно жить дальше. Каким будет будущее Чечни?

— Это сложный вопрос. Очень сложный. И проблема Чечни не будет решена до тех пор, пока не будет решена проблема самой России. А за последние два года добавилось еще кое-что: даже если Россия хочет все это закончить, она уже не может это сделать… Конфликт приобрел совсем иное качество — здесь уже замешан геополитический интерес. Дядя Сэм от моего дома совсем рядом — всего сорок километров, и он сильно на все происходящее влияет. Он не дает закончить конфликт. Почему? Это совершенно понятно — чтобы влиять на Кавказ. На Южном Кавказе американское влияние огромно, а теперь их внимание устремлено на Северный Кавказ, который является ключом, потому что именно отсюда может начаться распад нашей огромной страны.

— То есть речь идет не только о Чечне?

— Чечня — это лишь часть проблемы. Есть немало конфликтов, которые сегодня тлеют и которые можно разжечь в любое время. Например, осетино-ингушский конфликт или ситуация, связанная с лезгинами. Дело в том, что это разделенный народ: часть его живет в Азербайджане, а часть в Дагестане. Это серьезная проблема. Кстати, есть проблемы, связанные и собственно с Чечней. Например, Хасавюртовский район, о котором в России теперь уже многие слышали, это чеченский район, но он входит в Дагестан. Есть спор со Ставропольским краем по Надтеречному району. А еще два района Джохар Дудаев своим указом отдал Ингушетии. Но ведь все законодательные акты Чеченской Республики Ичкерия являются недействительными. Значит, и это решение тоже. Знаю, что есть настроения вернуть эти районы обратно.

Россия, естественно, не заинтересована в сохранении этих конфликтов. Но есть силы, которым они нужны. Эти силы есть в самой России. Я бы не стал говорить о каких-то предателях или агентах — главную роль здесь играют деньги. Большие деньги.

— Еще один «простой» вопрос: чего хотят сами чеченцы?

— Мы проводили социологический опрос. Так вот до первой войны 90 процентов считали, что, несмотря ни на какие обиды, с Россией разрывать нельзя. Перед второй войной эту точку зрения поддержали 60 процентов, а сегодня людям просто без разницы. Для них главное — выжить.

Но нельзя забывать о том, что в Чечне нет семьи, в которой бы никто не пострадал. Думаю, что это обстоятельство скажется не сейчас, так лет через двадцать-тридцать-сорок. Но если появится судебный механизм, который накажет виновных в том, что случилось и до сих пор случается, — это будет очень важно. Я даже думаю, что справедливый суд — это единственное, что может помочь.

P.S. Этот разговор состоялся до взрывов в самолетах и захвата школы в Беслане. Но Абдулла Истамулов еще летом написал в аналитической записке: «Экстремисты располагают достаточными ресурсами, чтобы эффективно действовать даже в крайне неблагоприятной для них среде». Так и вышло…