С ним ушла целая эпоха
...Вечера в Политехническом; дружба с Пастернаком; беснующийся, топающий ногами Хрущев и личное заступничество президента Кеннеди; знакомство с Артуром Миллером и Мэрилин Монро... Альманах «Метрополь», Таганка, эстрадный хит «Миллион алых роз», поэма «Юнона» и «Авось», ставшая основой для первой рок-оперы... Уже одной этой «скороговорки» достаточно для того, чтобы понять, кем он для нас был. Его поэтические сборники становились безусловным событием и учились наизусть, они сформировали большое число поэтов, в том числе и новосибирских:
— Во время нашей новосибирской встречи я шутя поинтересовался, как он чувствует себя, когда думает о тысячах русских молодых поэтов, которые погибли из-за него, — рассказывает писатель Геннадий Прашкевич, хорошо знавший Вознесенского и посвятивший ему главу своей книги «Малый бедекер по НФ». — Он страшно удивился и испугался, что я имею в виду. «Все очень просто,— говорю,— у тебя было столько подражателей. Причем очень талантливых подражателей — поэтов от Бога, которые пошли «под Вознесенского» и там пропали». Он ответил без улыбки: «Я тоже погибал от Пастернака»...
Первый визит
В 60-е годы, когда взошла звезда Вознесенского, Новосибирск, как известно, тоже переживал свой поэтический бум. Был у нас и свой «политехнический» — НЭТИ, собиравший переполненные залы «лириков». В городе и в Академгородке создавались свои литературные объединения, которые «конкурировали между собой. На Дни поэзии съезжались именитые поэты. Вознесенский, однако, частым гостем не был:
— Думаю, что эта плеяда — Аксенов, Евтушенко, Вознесенский — была все же больше ориентирована на петровское «окно на Запад», — высказывает свое мнение Прашкевич. — Они предпочитали больше ездить туда.
Первый раз Вознесенский был у нас в 1967 году. Визит его совпал с открытием в Академгородке выставки Павла Филонова. (Вследствие удаленности от центров, у нас иногда можно было увидеть то, что запрещалось в Москве.) И поэт не преминул воспользоваться моментом.
— Сам он не выступал. Партийные власти запретили его концерт...
Геннадий Прашкевич тогда состоял в ЛИТО Академгородка. Собирались по средам, спорили до хрипоты, переписывались с Анной Ахматовой, ниспровергали кумиров... Вознесенский, однако, при всем этом юношеском максимализме, был авторитетом безусловным.
— Он тогда производил впечатление совершенно чарующее. А вот Евтушенко мы ругали (хотя впоследствии и с ним подружились)...
Июль 92-го
Следующий приезд поэта состоялся только через четверть века. Эту встречу писатель помнит во всех подробностях и деталях.
— Это был июль 1992-го. Для Андрея, думаю, визит был принципиален — он хотел взять своего рода реванш за прежнее запрещение его концерта. Было единственное выступление в Доме ученых — совершенно блистательное.
В «Малом бедекере по НФ» тот вечер описан так:
«В белом костюме под лучами прожекторов, плотный, динамичный, он рубил воздух рукой:
Через времени ток лечу вспять, на восток.
Моих тем коробок — яко демГеродот.
Я не демонобог, не геройский совок,
но хранишь, городок, дребедень тайных строк.
Вдруг тебя больше нет?
И куда я приду — в академтемноту или в академсвет?
Только Вознесенский мог прочесть это внятно».
Блистательный концерт в ДУ — это была одна сторона медали. Была и вторая. — Это было время, когда все горело и рушилось. Визит Вознесенского, как оказалось, организовывала какая-то мафия. Спонсоры были людьми, от литературы абсолютно далекими. И казусы были неизбежны.
Вот еще один фрагмент из книги, который как нельзя лучше отражает специфику «лихих девяностых». И открывает неизвестные страницы литературной истории города.
История с мафией
«С утра был ученый совет в Институте ядерной физики, потом поездка в Новосибирск (старые иконы в запасниках). Возвращались поздно. Машина медленно катилась мимо сожженных коммерческих киосков — по Новосибирску прокатилась очередная волна мафиозных разборок. В «Золотой долине» был заказан столик, но мы туда опоздали...
У подъезда гостиницы стояли три накрученных «мерседеса», для того времени — перебор. И тут же уверенный голос: «Мы, Андрей, типа столик держали. А дуры тут в непонятках. Накрыли у тебя».
Вознесенский украдкой показал мне ключ от номера и усмехнулся: ошибаются спонсоры, ключ при нем, в номер без него никто не войдет. Но Алик и Саша выглядели уверенно. Оба в белых рубашках, накачанные. С ними было еще несколько мускулистых ребят. Но в беседе они участия не принимали. И в номер с нами не вошли.
— Ого! — удивился Вознесенский.
Прямо на полу стояли плетеные корзины с коньяком, шампанским, с водками (даже «Алтай» там был и «Смирновка» пяти сортов), с минералкой и ледяной кока-колой. Апельсины, ананасы, рубчатые, как гранаты, кривые бананы, яблоки, копчености, солености. Хватило бы на большую компанию. Но Алик считал, что этого может не хватить. От избытка чувств он объяснил: «Совсем чеченцы задрали. Но тут, Андрей, не Россия. Тут у нас Сибирь. Тут все наше».
...Пропустив некоторые подробности, читаем далее: (один из спонсоров) «щелкнул пальцами, и в номер, щебеча, вбежали две девчонки. Полураздетые, ласковые, они полезли на колени к Вознесенскому и ко мне, но Вознесенский встревожился — зачем девчонки? Никаких девчонок!..
Спонсоры не успокаивались и пытались утянуть поэта в кафе, отбиться от них удалось с большим трудом».
Интересно, что думал обо всем этом шабаше сам Андрей Андреевич? Интеллигент, эрудит, собеседник Сартра, Хайдеггера и Пикассо...
— В странной все-таки и интересной стране мы живем, — резюмирует Прашкевич. И добавляет: — Вознесенский, безусловно, был очень глубоким и часто грустным поэтом. Его уход— большая потеря. Он мобилизовывал. В нашей литературе не так много имен мирового значения. Вознесенский — это такое имя...
«Тоскую по Лорке. Тоскую по музыке его, пропахшей лимоном и чуть горчащей», — писал Вознесенский в своем «Люблю Лорку». Мы тоже будем тосковать по его музыке.
